Профиль инвестора driverrus | Тинькофф Инвестиции Пульс

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 Немного юмора, "музыкальная пауза" 🎻в субботу! 😉 «Романс биржевого брокера» — Тимур Шаов ©️ День угасает… Что ж, привычная утрата… Воспоминания туманят мне чело. Брожу как странник на развалинах заката И ворошу несвязных мыслей барахло. Закрыта биржа, я один вдали от дома. Я ошибался, я страдал, горел, мечтал. Зачем вчера я сбросил акции «Газпрома»? Зачем сегодня я «Норникель» покупал? Испортил сальдо я платёжного баланса, И вот теперь признаться я хочу Высоким слогом русского романса, Что я баран. Теперь я плáчу, но плачý. Вчера мне снились голубые фишки, Обвал на рынке, хаос, царство тьмы, И будто я в ободранном пальтишке Несу плакат «Мы не рабы, рабы не мы!» И как писал покойный ныне Марк Аврелий — «Вложили не туда — и прогорели». Китайцы крепят свой юань, С учётной ставкой дело дрянь, И в Штатах кризис, и в Европе нестабильно. Кричит Япония «Банзай!», А ты лобзай меня, лобзай. Но ты холодна… Ах, как наше счастье волатильно… Любимая, зачем нам столько денег? Безнравственно так день и ночь алкать. Ты мне сказала, что я жалкий неврастеник, Что мне не акции — картошку продавать. За что, за что тобой я так унижен. По мне уж лучше пуля иль петля, Уж лучше крах на азиатских биржах, Уж лучше девальвация рубля. Да, чувства наши в состояньи бокового тренда, И коридор для роста небольшой. Что жизнь? Лишь долгосрочная аренда, А платим мы бессмертною душой. Я вижу: вдалеке стоят церквушки, И манит чистота и белизна, Но мой верблюд застрял в игольном ушке, А голова моя «Норникелем» полна. Я соберу тебе душистой земляники. Любимая, оставь открытой дверь. Я завтра прикуплю «Газпром», продам «Норникель», И всё у нас наладится, поверь. Всем хороших выходных! 😂🤗

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В глуши Владимирской земли, в деревушке Чурилово, в 1883 году явился на свет мальчик, наречённый Егором. В крестьянской семье, где труд и молитва были неразделимы, взрастала душа, которой суждено было стать оплотом веры в эпоху великих потрясений. Юные годы Егора текли в привычном для деревенского жителя русле: грамота, почерпнутая в сельской школе, и неустанный крестьянский труд. В 1907‑м соединил он свою судьбу с избранницей, и благословил их союз Господь пятью детьми. Вся семья — единым духом в храме Божием. Даже когда над страной воцарилась новая власть, Егор Егорович не изменил обычаю: праздничные дни посвящал не работе, но молитве. Каждое дело начинал с крестным знамением, словно скрепляя его печатью небесной. Не минули их дом насмешки: в эпоху, когда вера становилась поводом для глумления, Егора прозвали монахом. Но не устрашился он ни насмешек, ни угроз — в конце двадцатых годов принял на себя бремя старосты церкви в селе Лыково. Дом Седовых стал пристанищем для изгнанных священников и монахов — тех, кого лишили храмов и обителей. Судьбоносной стала встреча 1925 года с Владимирским епископом Афанасием (Сахаровым). Владыка, уже вступивший на тернистый путь исповедничества, обрёл в Егоре духовного сына. Их связь не знала расстояний: приезжая во Владимир, Егор останавливался в доме владыки; епископ же посещал Чурилово. На протяжении лет Седов поддерживал духовного отца — посылками, деньгами, а ещё разносил по тюрьмам мёд с пасеки и иные снеди, делясь с узниками не только пищей телесной, но и теплом сострадания. Беда пришла в облике родного человека: двоюродный брат, уполномоченный сельсовета, возненавидел семью за благочестие и достаток. В 1932‑м добился он «твёрдого задания» — заведомо невыполнимого продуктового налога. Раскулачили Седовых, Егора арестовали, год принудили к тяжким работам. Лишились они отчего дома, скитались: Ярославль, Тутаев... Выйдя на волю, три года пас Егор скот, чтобы на скопленные гроши купить кров для семьи. В Тутаеве обрёл он новый приход — Успенскую церковь села Котово. И вновь дом его стал убежищем для гонимых служителей Церкви. 1943‑й принёс арест. Одиннадцать месяцев длилось следствие, шесть раз вызывали на допрос. Но ни единым словом не оговорил себя Егор Егорович, не предал ни одного из знакомых. Не нашлось у обвинителей ни тени доказательств — пришлось освободить. Из тюрьмы вышел он с вестью: владыка Афанасий заточен в Ишиме. Десятилетие лагерей ждало больного святителя. Но Егор не оставил духовного отца: когда владыку, уже изнемогшего, поместили в Дом инвалидов, Седов взял на себя поручительство, привёл в свой дом. Одиннадцать месяцев провёл епископ под кровом верного ученика. В пятидесятые, семидесятилетним, встал Егор Егорович старостой Воскресенского храма в Тутаеве. В эпоху, когда безбожие торжествовало, отдавал он все силы восстановлению святыни. В 1960‑м, во время ремонта, рухнули на него три связанные лестницы. Сам дошёл до дома, но там слёг. Год боролся с недугом, а жене говорил с кротостью: «Видно, так Богу было угодно». 16 декабря 1960 года отошёл ко Господу Егор Егорович Седов, в иночестве Георгий. Погребли его на Тутаевском кладбище. Ныне святые мощи исповедника Георгия почивают в Тутаевском городском соборе, свидетельствуя: вера, закалённая в горниле испытаний, пребывает вечно. Храни Вас всех Господь! 🙏

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В глуши подмосковных сёл, где время словно застыло в благоговейной тишине, родился в 1875 году Иоанн Хрусталёв — будущий священномученик, чья жизнь стала немолчным свидетельством веры. Сын диакона Василия, он с юных лет впитал дух служения, будто сама земля Серпуховского уезда взрастила в нём ту неколебимую твёрдость, что позднее выдержит натиск безбожного века. Образование своё Иоанн обретал в стенах Перервинского духовного училища, а затем — в Московской духовной семинарии, которую окончил в 1898 году. Женился на Юлии Андреевне Румянцевой, дочери священника, и в их доме зазвучало восемь детских голосов — дар Божий, утешение и испытание. В 1900 году он принял диаконский сан и стал служить в Головинском женском монастыре. Спустя два года его перевели в храм Рождества Пресвятой Богородицы села Владыкино. Здесь, под сенью древних куполов, развернулась главная драма его жизни. В 1915 году смерть похитила у него супругу, оставив одного среди детей. А в 1917‑м, по слёзной просьбе прихожан, он стал настоятелем владыкинского храма. Уже гремели революционные вихри, уже ломались устои, но отец Иоанн, возведённый в сан протоиерея, стоял непоколебимо. Когда новая власть требовала закрыть церковь, он не просто продолжил службы — он дерзновенно ходил по домам прихожан, совершая требы вопреки запретам. Видя, как сгущаются тучи, отец Иоанн покинул семейный очаг и переселился в убогую сторожку при храме, дабы не подвергать детей опасности. Но воскресные службы по‑прежнему собирали толпы: люди шли к нему, как к источнику живой воды в иссохшей пустыне. Трагедия пришла через дом его собственной дочери. Её муж, Григорий Румянцев, человек порочный и пьяный, бахвалился связями с НКВД, мечтая закрыть храм и превратить его в клуб. В октябре 1937 года на него самого поступил донос: обвиняли в растрате и самозванстве. НКВД схватило его, вынудив подписать лжесвидетельства против клира храма — тестя, диакона и псаломщика. 19 ноября 1937 года за отцом Иоанном пришли. В холодном кабинете следователь бросил ему обвинение в «контрреволюционной агитации террористического характера». — Следствию известно, что вы вместе с Румянцевым, Станиславлевым и Некрасовым проводили агитацию среди рабочих и распространяли провокационные слухи о советской власти, — прозвучало как приговор. — Нет, я виновным себя не признаю, никаких контрреволюционных разговоров я среди верующих не проводил, — ответил священник тихо, но твёрдо. 5 декабря тройка НКВД вынесла вердикт: расстрел. 10 декабря 1937 года на Бутовском полигоне пуля оборвала его земную жизнь. Протодиакон Сергий Станиславлев, псаломщик Николай Некрасов и сам Григорий Румянцев получили по десять лет лагерей — кара, едва ли менее страшная. Лишь в 1957 году его реабилитировали. А в 2007 году Священный Синод Русской Православной Церкви причислил протоиерея Иоанна Хрусталёва к лику святых. Его подвиг — не громкое противостояние, но тихое, каждодневное стояние в правде, когда каждый шаг мог стать последним. В нём воплотилась та самая русская святость, что, по слову Достоевского, «в смирении и жертве находит силу». Храни Вас всех Господь! 🙏

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В тихом подмосковном селе Чаплыгино, где воздух пропитан звоном церковных колоколов, 12 июля 1884 года появился на свет мальчик, которому суждено было стать светильником веры в эпоху мрака и гонений. Илья Александрович Зачатейский — сын священника Александра Николаевича, служившего в Богородице‑Рождественском храме. С юных лет Илья вдыхал аромат ладана и впитывал священные строки, и судьба его с самого начала была предначертана: путь служения Богу. Окончив в 1899 году Коломенское Духовное училище, он поступил в Московскую Духовную семинарию, где провёл шесть лет, укрепляясь в вере и обретая мудрость. В 1905 году, покинув семинарские стены, Илья вступил на стезю пастырского служения. С 1912 года его жизнь неразрывно связана с Покровским храмом села Купелицы Верейского района — здесь он встретил бурю революционных потрясений, стал свидетелем крестьянского восстания 1918 года, когда земля стонала под тяжестью новой власти. Судьба не щадила отца Илию. Как священнослужитель, он был лишён гражданских прав, обременён непосильными налогами. В 1929 году его впервые осудили «за злостное уклонение от уплаты сельскохозяйственного налога». А вскоре разыгралась драма: диакон, служивший в том же храме, после литургии всенародно отказался от сана — шаг отчаяния ради сохранения церковной земли, изъятой сельсоветом. За это «возбуждение недовольства» арестовали и диакона, и отца Илию, и псаломщика Ивана Шувалова. 7 января 1930 года священник оказался за решёткой в Верее. Его обвиняли в том, что он не донёс на диакона, якобы замешанного в контрреволюционной деятельности. На допросах отец Илия держался с непоколебимым достоинством: ни единого слова обвинения в адрес других, ни малейшей уступки лжи. 3 марта 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило его к шести месяцам заключения — часть срока он провёл в Верее, часть в Бутырской тюрьме. Тем временем его семью, где подрастали шестеро детей, постигла новая беда: раскулачивание. Годы шли, но испытания не кончались. Каждый год — непомерные налоги, каждый день — борьба за выживание. Власти неустанно пытались закрыть храм: в 1935 году сняли колокола, запретили отцу Илии ходить по домам прихожан для совершения треб. Но он не сдавался, оставаясь оплотом веры для своих духовных чад. В конце 1930‑х годов, когда гонения на Церковь достигли апогея, власти решили окончательно расправиться со священником. Лжесвидетели, под давлением или из страха, давали показания: будто бы отец Илия агитировал против закрытия церкви, побуждал к сопротивлению при снятии колоколов, говорил народу: *«Советская власть грабит и разоряет храмы Божии…*» 25 ноября 1937 года отца Илию арестовали вновь и заключили в Можайскую тюрьму. На допросе он держался с поразительным спокойствием. Следователь требовал признаний в контрреволюционной деятельности, но священник твёрдо отвечал: *«Показания дать не могу, так как контрреволюционной работы не вёл никогда»*. Даже под натиском обвинений он не дрогнул, не оговорил ни себя, ни других. 29 ноября 1937 года тройка НКВД вынесла страшный приговор — расстрел. 9 декабря 1937 года на полигоне Бутово под Москвой священномученик Илия Зачатейский принял мученическую кончину, обретя вечный покой в безвестной общей могиле. Но память о нём не угасла. 26 декабря 2001 года Священный Синод Русской Православной Церкви причислил отца Илию к лику святых Новомучеников Российских, даровав ему вечную славу в сонме исповедников веры. Его жизнь — словно страница из Евангелия, написанная кровью: пример стойкости, смирения и безграничной любви к Богу и людям. Храни Вас всех Господь! 🙏

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В морозный февральский день 1867 года, когда вьюга кружила над подмосковным селом Бородино, в крестьянской семье Тарасовых явился в мир младенец, которому суждено было стать светильником веры в эпоху лютых гонений. Звали его Иваном, сыном Якова Ивановича. С отроческих лет, едва минуло ему десять, познал он тяготы земного пути: служил у клинских торговцев, потом — в конторе прокурора Шмидта. Жизнь текла размеренно, словно река в межень: с 1895 года до рокового 1917‑го трудился он у крупных купцов, впитывая в себя суету мирскую, но не теряя в душе тихого света. Революция перечеркнула прежний уклад — и Иван Яковлевич, словно путник, застигнутый бурей, укрылся в чиновничьей должности Народного комиссариата путей сообщения. Но болезнь и возраст в 1921 году вывели его на иной путь: он посвятил себя Церкви, став псаломщиком в московском храме Живоначальной Троицы в Листах. В 1923 году рука архиерея возложила на него диаконский сан. А дальше — словно вихрь перемен: в 1924‑м он уже священник в Дмитровской церкви села Шевырева Слобода; в 1925‑м — награждён набедренником и скуфьей, переведён в Успенский храм села Обухово. Камилавка в 1928‑м, наперсный крест в 1931‑м, сан протоиерея в 1934‑м... Каждый перевод — как шаг по лезвию: то в Константино‑Еленинский храм села Майданово, то в Николаевскую церковь Голенищево, то в Одигитриевскую — села Воронино, то в Казанскую — Фроловское. И наконец, в августе 1937‑го — храм Рождества Пресвятой Богородицы погоста Вырки. Эти частые перемещения, будто промыслительные зигзаги судьбы, спасали его от арестов. Но настала пора, когда мрак сгустился настолько, что, казалось, ни единый луч не мог пробиться сквозь него. 22 октября 1937 года председатель Нестеровского колхоза, словно исполнитель зловещего обряда, дал показания: «Иван Яковлевич Тарасов враждебно настроен к советской власти... В начале сентября 1937 года заявил мне: “У вас, видно, дела‑то плохо обстоят в колхозе... Посмотрю я на ваших колхозников, товарищ председатель, и думаю, что не люди стали, а тени. Все они замучены, изнурены непосильной работой...”» 26 октября протоиерея Иоанна арестовали. Тюремные стены Орехово‑Зуева сомкнулись над ним, как могильный свод. Допрос. Лжесвидетельства. Но он, словно скала среди бушующих волн, отвергал всё. — Подтверждаете ли вы свои показания, данные 26 октября? — вопрошал следователь. — Да, эти показания я полностью подтверждаю, — звучал спокойный ответ. — Вы арестованы за антисоветскую агитацию. Дайте следствию показания о вашей контрреволюционной деятельности. — Контрреволюционной деятельностью я не занимался. Виновным себя не признаю. 16 ноября, спустя месяц мучительного следствия, следователь вновь попытался сломить его дух. Но дух сей, закалённый молитвой и верой, не поддавался. 29 ноября тройка НКВД, словно бездушный механизм, вынесла приговор: расстрел. 8 декабря 1937 года протоиерей Иоанн Тарасов принял мученическую кончину. Его тело упокоилось в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой — там, где земля пропитана кровью невинных. И пусть могила его безымянна, но в летописи Церкви он остался как священномученик, чья жизнь — словно свеча, зажжённая во тьме: не погасла, а осветила путь тем, кто ищет истину. Храни Вас всех Господь! 🙏

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В этот декабрьский день, 4‑го числа, Москва укутана плотной пеленой облачного неба. Воздух непривычно тёпл — всего лишь лёгкий плюс, около +1 и оттого кажется, будто зима всё ещё медлит вступить в свои права. Влажный, почти весенний ветерок южного направления едва колышет ветви, а под ногами — не хрустящий снег, а сырая, потемневшая от влаги земля. Туман, опустившийся на город ещё ночью, до сих пор не рассеялся полностью: в утренних сумерках очертания домов и деревьев размыты, словно нарисованные акварелью. В воздухе висит лёгкая дымка, и каждый вдох наполнен свежестью, смешанной с городским теплом — паром от труб и далёким ароматом выпечки из булочной... А хотелось бы, чтоб было так: В морозный, искрящийся день, когда воздух звенит, как тончайшее стекло, а солнце играет на снежных покровах ослепительными бликами, совершается дивное таинство — Введение во Храм Пресвятой Богородицы. Представьте себе Иерусалим, древний, как сама память человечества: его каменные улочки, извилистые, словно нити судьбы, его стены, хранящие шёпот тысячелетий. В этот день город дышит особым светом — не от солнца лишь, но от той незримой благодати, что окутывает происходящее. Юная Отроковица, Пречистая Дева Мария, ступает по священным ступеням Храма. Ей всего три года, но в Её кротких глазах — бездна мудрости, в Её тихом шаге — величие грядущего служения. Родители, праведные Иоаким и Анна, ведут Её, исполненные трепета и смирения: они отдают самое дорогое, что у них есть, в волю Божию. Как трогательно это зрелище! Маленькая фигурка в светлых одеждах, поднимающаяся по высоким ступеням; хрупкая, но непоколебимая в своей детской вере. Она не плачет, не оглядывается назад — словно уже знает, что Храм станет Её домом, а служение Богу — судьбой. Первосвященник встречает Её у врат. В его взгляде — изумление и благоговение: он чувствует, что перед ним — не просто дитя, но сосуд Божественной благодати. И когда Мария, без помощи взрослых, восходит по ступеням к Святилищу, сердце замирает: это не просто физическое восхождение — это начало пути, который приведёт к воплощению Слова Божия. Внутри Храма — тишина, пронизанная молитвой. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь высокие окна, ложатся на мраморные плиты, создавая узоры, похожие на небесную вязь. Мария входит в Святилище, и кажется, сам воздух трепещет от присутствия Святой. Это мгновение — как тонкая грань между Ветхим и Новым Заветом. Здесь, в стенах древнего Храма, зарождается новая эра: скромная девочка из Назарета становится Той, через Которую в мир придёт Спаситель. И мы, вспоминая это событие, чувствуем, как сердце наполняется тихой радостью и благоговением. Введение во Храм — не просто исторический эпизод, но вечный образ: чистая душа, без страха и сомнений, отдающая себя в руки Божии. И в этом — великая тайна и великая надежда для каждого, кто ищет путь к свету. Храни Вас всех Господь! 🙏

Приветствую вас, любезные мои друзья-пульсяне! 🎭 В глухую пору безверия и гонений, когда тьма, казалось, окончательно поглотила свет, в Тихвине свершилась трагедия, оставившая незримый, но вечный след в летописи Русской Церкви. Священномученик Иоанн Сарв — человек негромкой, но несокрушимой веры. Родился он в 1867 году в Лифляндской губернии, в семье безземельного крестьянина. С юных лет избрал путь служения: окончил Рижскую Духовную Семинарию, стал псаломщиком, затем — иереем. Стремление к знанию привело его в Санкт‑Петербургскую Духовную Академию; параллельно он преподавал Закон Божий, нёс пастырское служение, руководил обществом трезвости. В 1902 году получил степень кандидата богословия; с 1912‑го — настоятель Преображенской церкви на Забалканском проспекте. Но настали времена, когда сама вера стала преступлением. В конце 1920‑х отца Иоанна выслали из Ленинграда. Он уехал в Тихвин — и там, вопреки страху и угрозам, продолжил служить. В 1934 году его арестовали. На допросах он молчал. Ни увещевания, ни давление не сломили его: он отказался давать показания, став единственным среди арестованных, кто сохранил молчание. Ему вынесли условный приговор — словно тень грядущей казни. В 1937 году волна арестов накрыла Тихвин. Вместе с отцом Иоанном в тюрьму попали 14 человек: 7 священников, игумения Тихвинского Введенского монастыря и 6 мирян. Их объявили «контрреволюционной группой», а благочинного Тихвина, протоиерея Иоанна Сарва, назвали её руководителем. Дело получило безликое название: «Сарв Иван Романович и другие». На допросах пятерых священников и игумению Иоанникию подвергали пыткам. Но они не признали вины. Не оговорили ближних. Их молчание было громче любых слов — свидетельство не человеческой стойкости, но веры, которая «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» ($\text{Евр. 11:1}$). 3 декабря 1937 года священномученик Иоанн Сарв, преподобномученик Арсений (Дмитриев), преподобномученица Иоанникия (Кожевникова), священномученики Василий Канделябров, Николай Покровский, Емилиан Панасевич и Николай Зеленов были расстреляны. Их кровь стала семенем, из которого взошла незримая церковь — церковь свидетелей, церковь тех, кто предпочёл смерть предательству. Их подвиг — не героика, но тихая, упрямая правда: даже в темноте, даже перед лицом смерти можно остаться человеком. Можно не отречься. Можно верить. Храни Вас всех Господь! 🙏